МУЖИЦКИЙ СКАЗ О ЛЕНИНЕ.

верстам он не меньше иного иноземного государства. Были в нем золотые

прииски, черноземные земельные угодья, винокуренные и салотопенные заво-

ды, гурты баранов, овец и козы с мягким тонким пухом для прославленных

оренбургских платков.

Население его - старожилы-казаки и переселенцы из губерний: Тамбовс-

кой, Пензенской, Саратовской, Харьковской, Екатеринославской, Воронежс-

кой, Полтавской, Таврической. С разных краев, с разной повадкой и обыча-

ями. И еще набросаны по речке Сакмаре и глубже в степях деревушки мор-

довские, башкирские и киргизские зимовки.

Люди разных кровей, с различным бытовым укладом и разной веры: пра-

вославные, старообрядцы, магометане, субботники, дырники, евангелисты,

скопцы, хлыстовствующие и много других сект, затаившихся здесь от прави-

тельственной веры.

Крестьяне-богачи с тысячами десятин и безземельные, "квартиранты", не

могущие поставить даже собственной избы. И крапинами разрозненными

вкраплена в станицах, селах и деревнях мелкая, глушью придушенная, ин-

теллигенция: с десяток врачей, учителя, агрономы и библиотекари. Газеты

и вести о жизни всего государства Российского получались из Оренбурга.

Доходили быстро только до станиц на большой дороге с телеграфными стол-

бами, до приисков и до уездного города. Он - деревянный. Этапы существо-

вания своего - от одного большого пожара, после которого сызнова надо

строиться, до другого. И низкорослый. Высились в нем только колокольни и

онемевшая с девятьсот четырнадцатого труба винокуренного завода. Газеты

и вести сгасали в его сырьевой глухоте. Деревни и села в глубине уезда

отделены были сотней и больше верст от него и от одноколейной железной

дороги на Оренбург. И к нему и к железнодорожным станциям от этих сел и

хуторов вели неверные проселочные дороги через степь, через овраги, гор-

ные увалы и перелески.

Каждое село, каждый хутор творили свою отдельную веру, свой обычай.

Изживали тяготу своих налогов, совсем не интересовались не только все-

российским, но даже губернским масштабом. О министрах, царе не хранили

никаких рассказов, преданий. Солдаты, приносившие их со службы, быстро

забывали свои сказы. Сменяли их на близкое, ощутимое: о земских на-

чальниках, становых, урядниках. И мобилизация на русско-германскую войну

и февральская революция были негаданны здесь, как камень с неба.

Земство посылало лекторов и агитаторов. Но они не могли объехать всех

деревень, хуторов и зимовок в буранные зимы, пашен, покосов и жнивья в

крестьянскую рабочую летнюю пору; аулов в период кочевья.

И хоть с тысяча девятьсот четырнадцатого накатаны стали даже недавно

проложенные отчаянным человеком сокращенные пути в уездный город - все

же вывезенные оттуда имена военачальников и революционных правителей

скоро сглыхали в застарелой тишине. В волостном нашем селе были мужики,

путавшие Керенского с Родзянкой. А бабы и подростки вовсе именами не ин-

тересовались.

Но в зиму бурливого тысяча девятьсот восемнадцатого большевистская

тревога властно разворошила и низкорослый город, и весь уезд. С этой

тревогой пришло имя "Ленин".

Пришло и прошло не только по большаку с телеграфными столбами. Про-

никло на хутора и в зимовки. Ни одного из жителей уезда, разных по кро-

ви, по достатку, по мыслям не оставило теплохладным.

И о нем, далеком, не только всероссийского, но и мирового масштаба, в

этом глухом, разношерстном уезде сложились сказания. В богатых казачьих

станицах, в селах, где верховодили многоземельные старообрядцы, у сек-

тантов, сумевших нажиться в общинном землевладении и приобрести под ру-

кой отдельные собственные поля и пашни, эти сказанья пропитаны той высо-

кой степени ненавистью, какую внушает только большой и сильный враг, ко-

торая звучит уже, как экстаз уважения. Им мало казалось в сказаньях об-

винять его в корыстных расчетах. Они создали легенды о нем по библии,

как о существе мистического сверхчеловеческого мира. Я слышала старооб-

рядцев и сектантов, вдохновенно кричавших наизусть целые страницы биб-

лии, утверждавшие за Лениным число зверя, число шестьсот шестьдесят

шесть, число антихристово.

Сектантский наставник, чернобородый, властный мужик, на сходке в на-

шем бывшем волостном правлении, кричал об языке подписанных Лениным дек-

ретов. Он от имени пророка Исайи страстно грозил всем, повторяющим сок-

ращенные слова указов: "Не увидишь больше народа с глухой невнятной

речью, с языком странным, непонятным!". И эти сокращенные слова называл

ленинскими.

Другой сектант, по ремеслу шорник, на митинге уже в самом уездном го-

роде, вздергивая седоватую, бобриком стриженную голову, взмахивал руками

и кричал из писания уж в защиту Ленина. О том, что он по писанию посту-

пает, отнимая "жирные пажити богатых": "Ибо горе им, прибавляющим дом к

дому, поле к полю, так что другим не остается места, как будто они одни

поселены на земле". Ленин для него был носителем справедливого священно-

го гнева, осуществляющим предсказанное пророком Исайей. В старообрядчес-

ком поселке Карагай сухощавый, красновато-рыжий, наследственный кержак

Болдин тоже по писанью, фанатично, как все из этого писания, принял Ле-

нина.

Записался в партию, надел винтовку, стал носить наган без кобуры. И

на каждом сходе грозно размахивал им и кричал утверждающие правильность

политических деяний Ленина тексты. Из этих выступлений, из споров о "бо-

жественном" и Ленине вместе - создалось много сумбурных, но пафосных

рассказов о нем в уезде. Разного настроения, различного к Ленину отноше-

ния, но равно горячих. От вдохновенья художественно-ярких. Никто не ос-

тался теплохладным. Безземельные "квартиранты", малоземельные поселенцы,

батрачье, беднота русская, мордовская и башкирская создали о Ленине це-

лые былины. В этой статье, спешной и взволнованной, которую пишу в час,

когда еще не закрыта Ленина могила, я не могу многого вспомнить. И не о

своих мыслях - о нем пишу. Я пишу о глухом уездном, где застревали и

сгасали имена. И где вдруг одно большое осталось жить. Осталось и чудес-

но расцветилось редким и редкостным мужицким вдохновением. Более точно и

ярко я вспоминаю один рассказ.

На хуторе, по пути в город, я слышала его. За сто сорок верст, в бу-

ранную зиму тысяча девятьсот восемнадцатого, ехал за новостями в город

мужик Никита Минушев. И прихватил меня с собой. Обжигающий, холодный ве-

тер и колючая поземка заставили нас еще до сумерок свернуть к ночлегу. В

избе у знакомых Минушева, на расшатанной деревянной кровати, на деревян-

ных скамьях у стола за прозеленевшим самоваром, оказалось много свернув-

ших с дороги путников. Тоже хозяевам знакомцев. Тоже - за новостями в

город, не боясь переметенной бураном дороги. До темноты оглядывали друг

друга затаенными мужицкими глазами. Обменивались утвержденными, как обы-

чай, при встречах сообщениями о ценах на хлеб, об отсутствии товаров и

очень сторожко о новых порядках. Но в час, когда от нечистоплотной му-

жицкой одежды, от дыхания сбившихся в маленькой избе людей начал туск-

неть и мигать огонек пятилинейки под потолком, разговорились бабы. И су-

хощавая серолицая хуторянка, с пеплом седины на выбившихся из-под бабьей

повязки волосах, с выцветающими черными глазами, рассказала не спящим

сказку про Ленина. Как Ленин с царем народ поделили:

"Вот приходит один раз к царю Миколашке самый главный его генерал.

"Так и так, ваше царское величество, в некотором царстве, в некотором

государстве объявился всем наукам обученный дотошный человек. Неизвест-

ного он чину-звания, без пашпорту, а по прозванию Ленин. И грозит этот

самый человек: на царя Миколая приду, всех царевых солдатов одним словом

себе заберу, а генералов всех, начальников, офицеров-благородию и тебя,

царь Миколай, в прах сотру и по ветру пущу, слово такое есть у меня".

Испугался тут Миколашка-царь, ногами вскакнул, руками всплеснул, громким

голосом воскричал: "Отпишите скореича человеку тому, чину-звания неиз-

вестного, без пашпорту, а по прозванию Ленину, пусть не ходит с тем сло-

вом на меня, не крушит в прах меня, генералов моих, начальников, офице-

ров-благородию, а за то отдам я человеку тому полцарства моего!". Набе-

жали тут к царю люди ученые, скоро-скоро, с задышкою, обточили перья

вострые, отписали тому Ленину: "Так и так, не ходи ты, Ленин, на царя

Миколая со словом твоим, а забирай себе полцарства Миколаева без бою,

без ругани". И мало ли, много ли, а в скорости прислал ответ письменный

тот человек, чину-званья неизвестного, без пашпорту, а по прозванью Ле-

нин. И отписывает Ленин царю-Миколашке: "Так и так, прописывает, согла-

сен я получить от тебя, царь-Миколашка, половину царства твоего. Только

отписываю я тебе уговор, как мы делиться с тобой станем. Ни по губерням,

ни по уездам, ни по волостям. А вот как, прописываю я тебе, на какую де-

лежку с тобой я согласен, и чтоб без никаких больше разговоров. Забирай

ты себе, царь-Миколашка, всю белую кость: генералов, начальников, офице-

ров-благородию со всеми их отличьями, со всеми чинами, крестами, наград-

ными аполетами, с супругами благородными, с детями их белокостными. Гос-

подинов-помещиков со всем их богачеством, с одежей шелковой и бархатной,

с посудой серебряной позолоченной, с супругами ихними и с отродием. За-

бирай себе купцов с товарами ихними, с казною несметною, и из банков пу-

щай заберут всю казну свою. Забирай себе всех заводчиков и с казной, и с

машинами, и со всем их заводским богачеством. А мне отдавай всю черную

кость: мужиков, солдатов, фабричных, с немудрящей ихней шараборой.

Только скот на племя оставь, поля травные да землю-родильницу для па-

хотьбы". Прочитал письмо Миколашка-царь, заплясал ногами в радости, заш-

лепал в ладошки в веселости и приказал своим генералам, офицерам и на-

чальникам: "Сей-же-час отпишите тому Ленину на все полное согласие. И

какой же он есть всем наукам обученный, слово тайное знающий, коль от

всей казны несметной моей, от товаров купеческих, от припасов помещичьих

отказывается, а забирает себе черную кость безо всякого способия. А на

тую казну мы себе другую черну кость наймем, из тех нанятых в солдаты

заберем, и будем жить опять в спокое да в богачестве". Набежали тут

опять к царю спешно-спешно, с задышкою, многие люди ученые, обточили

перья вострые, отписали тому Ленину царево согласие. А насчет надсмешки

и не гукнули, чтоб не одумался, не пошел на них с тайным словом своим. И

мало ли, долго ли, а в скорости наезжает тишком-тихонечком тут Ленин к

своим солдатам, мужикам и фабричным. А царь с костью белою уж подальше

отъехали. Глядят мужики, солдаты, фабричные, а приехал к ним простецкий

хрестьянский человек и говорит им: "Товарищи, здравствуйте". Куда глаз

хватил, всех за ручку подержал и объявил громким голосом: "Буду с вами я

в одном положении, как есть мы теперь товарищи. Только вы меня слушай-

тесь, я всем наукам обученный и своих товарищев на худое не выучу". Сол-

даты по солдатьей своей выучке сейчас: "Точно так, товарищ Ленин, слуша-

юсь". Фабричные, городской народ грамотный, со сноровкою тож ему не пре-

кословили. А мужики изобиделись, что в расчете просчитался он, зашумели,

загалдели, задвигались: "За что, про что опустил из рук казну и бо-

гатство несметное? Разделил бы нам, мы бы в хозяйстве поправились". Зас-

меялся тут Ленин, головой качнул и сказал им в ответ такое слово: "Не

галдите, не корите, забирайте землю-скот и хозяйствуйте. А там будет де-

ло видное. Не хватило бы казны той про вас, как есть вас многие тысячи,

а белой кости малые сотенки. А нащет того, чтобы всю белую кость совсем

со света свести, то слово я знаю, еще неполное. Не докумекал маленечко.

Но есть у меня другое, достоверное на всю черную кость по всей земле.

Как скажу его, нигде белая кость не найдет себе ни солдатов, ни работ-

ничков. Все под мою руку уйдут, а от их откажутся. И как есть они не до-

бытчики, а прожитчики, то им долго на белом свете не выстоять". И мало

ли, долго ли, а в скорости, как сказал, и приключилось так. Прискакал

верховой к Ленину, привез ему известие от Миколашки-царя. И отписывает в

том известии Миколашка-царь: "Так и так, Ленин, надул ты меня. Взял себе

всю черную кость, а мне отдал не добытчиков, а прожитчиков. Генералы

мои, офицеры-благородия, как кони стоялые без солдатов нашинских. Только

пьют, едят да жир нагуливают. Господины-помещики все припасы свои уж по-

канчивают, одежу из сундуков донашивают, без опаски изорвали всю, поза-

мазали. Проторговались купцы мои, без мужиков некому им товар свой лежа-

лый сбывать. Заводчики мои все машины посбивали, перепортили. Как нету

сноровки у них, по-книжному и знают, а к винту не подладят. А чужеземный

чернокостный народ на службу к нам не наймается, под твою руку прет, на

твое слово тайное. И как дошло нам дело, что хоть ложись да помирай, то

идут на тебя войной генералы мои, офицеры-благородия, чтоб отбить нам

назад к себе всю черную кость". И с того теперь война пошла промеж белой

костью да черною. Только долго белой не выстоять, как привыкли генералы,

офицеры-благородие команду на солдата кричать, войски туды-сюды передви-

гывать, а сами в войне отбиваться непривычные, как есть в их жила тон-

кая. И недолго им на белом свете выстоять"...

Погасла лампа. Храпели мужики. Бормотала спросонок баба. А худощавая

стареющая хуторянка, сидя на тулупе своем, на полу, истово, напевно, как

молитву, выговаривала смешные и трогательные слова своей сказки. У ней

были добавления и отступления, которых я не помню. Не помню точных слов,

но характер слов, содержание, ритм речи ее я помню. Как сейчас слышу.

Оттого смело воспроизвожу. Это - первая мужицкая легенда о человеке с

именем Ленин в бедном легендами уезде, где сгасала яркость многих имен.

И для меня она - убедительное свидетельство: дана была Ленину вера тугой

мужицкой души. Только о том мужик рассказывает сказы, что вошло в его

сердце и память в живых образах, чему он поверил. Оттого в печальный час

я не боюсь смешных слов простой его сказки. Этими сказками входил Ленин

в душу к мужику. И я жалею, что не могу сейчас восстановить еще один

рассказ, башкирина-подводчика. Надо тщательно вспомнить сочетанья его

слов, детали содержания и ритм рассказа. А этого сейчас мне не сделать.

Он говорил о красном тюре (начальник, господин) Ленине, который башкир

от русской жестокости и хитрости защищал. Разноплеменный состав населе-

ния часто служил причиной долгих распрей, иногда и кровопролитных схва-

ток в уезде. Равно невежественные были, равно и жестоки. Долгая их тяжба

еще не кончена. Окончится только тогда, когда придет знание, а с ним

уважение к разноверцу и разнокровцу. В этом уезде и посейчас для

большинства русских крестьян киргизин, башкирин - низшее поганое сущест-

во. Они выпьют из одной чашки с заразным, но после здорового башкирина

отодвинут брезгливо посуду. А в Ленина верили и те и другие. Я во вступ-

лении подробно выписала уезд. Для того, чтобы стало понятно: какая

яростная, какая жестокая была там схватка из-за утвержденья Октября. Не-

которые села и поселки по пять, по семь раз переходили от белых к крас-

ным. Многие хутора сметены с лица земли. Выжжены, обеднели станицы, за-

топтаны, незасеяны богатые земли старообрядцев. Умирает полуразрушенный

уездный город. Этим летом я была в нем и в селах уезда. В городе площади

и редкие тротуары поросли травой. Разрушено не меньше трети домов. Раз-

биты школы. У города нет средств ремонтировать их. В нем не ожила тор-

говля. Торгует случайным товаром одна кооперативная лавка. От многих

башкирских зимовок одно пепелище. Грозная ступня войны четко отпечата-

лась на том уезде. Нищенствуют учителя. В селах мужики позакрывали шко-

лы. Кроме войны притоптал уезд еще голод. Такой же, как в Поволжьи, и в

тот же год. Вот в этом уезде, где столкнулось столько групп и мировозз-

рений, деревянный глухой мещанский город выдержал двухмесячную казачью

осаду. При сдаче города, поддержка населения помогла красноармейцам про-

биться на соединение с главными силами армии. Этот невероятный уезд,

приявший всю страсть Октября, сохранил нерушимой веру в Ленина. Легенда-

ми она прочно утвердилась в нем, и тяжкие испытания не задушили ее. О

Ленине расспрашивали, как о своем кровном родственнике. И подробно, буд-

то каждому, побывавшему в Москве, легко знать ежедневную Ленина жизнь.

- Ну, как он там? Где живет?

- А как он нащет хлебного займу?

- Как Ленин теперь? Слышно, выздоравливает. Пищу ему всякую разреша-

ется или нет? Что он говорит? Нащет деревни что высказывает?

- А семейство его вы видали?

- Вот надо бы Ленину до сведения довести. Этот правильно рассудит.

И простое любопытство могло продиктовать эти вопросы. Простая хит-

рость научить. Но я годы жила в деревне. Знаю мужицкие расспросы себе на

уме. Знаю рабью мужичью льстивость. И знаю тон, в котором правдив иск-

ренний "родственный" интерес. Этот тон у мужика часто не услышишь. Туго

запертая душа - его защитная броня. И он редко впускает в нее большую

веру. Редко отмыкает душу. Для Ленина отомкнул. Даже в ненависти богатых

крестьян был фанатизм веры в неуступчивость Ленина, в его хозяйственную

стяжательность для бедноты. Кряжистая стойкость и хозяйственная сметка в

крестьянском ощущении - величайшие добродетели. Мужик награждает ими

только того, в кого верит. Один богатый мужик, ругательски ругая комму-